Так в самом конце января 1944 года я стал слушателем специального курса офицерского состава при военно-морском училище имени Фрунзе. Обучение наше проходило в городе Кронштадте. После того, как в июле того же года мы прошли теоретическую программу, меня посадили на «Морской охотник», направив на стажировку минёром в 4-й дивизион сторожевых катеров под командованием капитана третьего ранга Лежипекова. Базировались мы на острове Лавенсаари.

А потом, помнится, произошёл один трагический эпизод, который мне на всю жизнь запомнился. В один из погожих солнечных дней на протраленном, свободном от мин фарватере затонуло наше судно «Килектор». Те члены его экипажа, которым буквально каким-то чудом посчастливилось уцелеть, с дрожью в голосе рассказывали нам: «Был замечательный солнечный день. На небе — ни облачка. Полный штиль, ни рябинки. Вдруг — грохот, огромный столб воды у борта». Между прочим, в результате этого происшествия получили два наших катера-охотника «МО-107» и «МО-304». Но, что удивительно, они честно нам признались, что ни самолётов, ни перископов подводных лодок, ни следов от торпед они не видели. Потом, когда после этого случая прошло какое-то время, группа наших катерных тральщиков стала проводить траление в проливе Бьеркезунд. На случай возможного открытия огня артиллерии финскими батареями (надо сказать, финны довольно-таки хорошо обустроили свои позиции на северном побережье Финского залива, обстреливая нас со стороны Выборга и других населённых пунктов) их работу охраняли два катера-дымозавсчика. Саму же тральную операцию прикрывал «МО-105». Всё проходило довольно спокойно, пока вдруг сигнальщик, на нём служивший, не обнаружил перископ подводной лодки, который на миг показался из воды. Тогда «охотник» дал полный ход и лёг на боевой курс бомбометания. Однако подводная лодка его опередила, вышвырнув ударом торпеды его из воды и далеко разбросав его обломки. После этого над водой взвился фейерверк из вспыхнувшего бензина, взрывающихся снарядов и глубинных бомб.

Сразу, как только случилась эта трагедия, к месту происшествия из бухты посёлка Койвисто прибыл наш катер «МО-103», на котором я в то время нёс службу. В это самое время рулевой сигнальщик одного из дымозавесчиков заметил, как на поверхности моря появился на миг и тут же исчез перископ вражеской подводной лодки. Выстрелив ракетами и описав циркуляцию над местом её обнаружения, катер привлёк наше внимание. Надо сказать, наш экипаж действовал очень слаженно, не допуская субмарины уйти под большую глубину и под защиту финских артиллерийских батарей. Атака следовала за атакой. На головы этих самых подводников мы обрушивали множество больших и малых бомб с разной установкой глубины взрыва. В субмарине вышли из строя рули, погас свет, послышались треск переборок, скрежет обшивки, зашипел воздух и стала поступать вода. И вдруг прямо на наших глазах с сильным хлопком на поверхность воды вырвалось несколько огромных пузырей воздуха. Потом стало по морю расплываться огромное пятно солярки, в котором неожиданно забарахтались, размахивая руками и прося помощи, шесть членов экипажа. Наступило справедливое возмездие!

Мы вылавливали подводников под грохот артиллерии финских батарей. Из-за того, что снаряды всё ближе ложились к нашему кораблю, мы вынуждены были маневрировать. И когда наш катер дал ход, немецкие подводники, вероятно, испугавшись, что мы их покидаем, во всё горло закричали прямо в воде: «Гитлер капут!» После того, как мы подняли их на борт своего «МО-103», они стали требовать от нас скорейшего ухода из зоны обстрела и нисколько не заботились о тех своих коллегах, которые продолжали барахтаться в воде. Осмотрев затем водную поверхность, мы поставили знак-веху на месте потопления немецкой подлодки и покинули поле боя.

Когда мы стали опрашивать командира подводной лодки, им оказался капитан-лейтенант Вернер Шмидт, выяснилось, что мы потопили новейшую cубмарину «V-250», которая была вооружена какими-то новыми торпедами, о которых никто из членов нашего экипажа ничего не знал. Что интересно: торпеды загружались и устанавливались на подлодке специальной командой, в отсутствие экипажа. Тогда же, во время того самого опроса, Шмидт нам сообщил, что в задраенных отсеках лодки, возможно, еще остались живые люди. Для того, чтобы вызволить из подлодки уцелевших немцев, к месту гибели её был послан отряд наших спасателей. Однако интенсивный огонь батарей немецкой артиллерии, которая пришла на замену финским орудийным расчётам, создавал определенные трудности для того, чтобы приступить к спасательным работам. И все же работы велись, преимущественно ночью. Конечно, наших водолазов сильно били гидравлические удары от разрывов бомб и снарядов, кровь шла у них из носа и ушей, многие из них в результате этого получили ранения. Но потом, когда шум и постукивания внутри подлодки прекратились, «V-250» была поднята, отведена в Кронштадт и там поставлена в док.

Несмотря на то, что на новых торпедах имелись самоликвидаторы (скрытые устройства на торпедных аппаратах, которые соединялись с зарядами и были известны только специальным агентам немецкого гросс-адмирала Деница), наши специалисты открыли величайшую тайну гитлеровского флота. Оказывается, торпеды, используя парогазовую машину, которая работала на смеси керосина и сжатого воздуха и в силу этого оставляла на поверхности воды пузырьковый след отработанных газов, теперь были заменены на принципиально новый электродвигатель, работавший от малогабаритной, но мощной аккумуляторной батареи. Взрыватель тоже оказался заменён, он реагировал только на шум винтов, и акустическая аппаратура вела смертоносную «сигару» по следу корабля. После этого нам стало понятно, почему мы на Балтике понесли такие большие потери. Кроме того, имели потери и союзники в 1943 году: фрегат «Лэган», корвей «Полиантес» и другие суда погибли при помощи этого немецкого новшества. Вы представьте себе: только из состава английских военно-морских сил этой новой бесследной акустической торпедой Т-5 («Цаункениг») немцы уничтожили и повредили 24 эскортных корабля, в том числе пять судов из состава конвоев, которые следовали в порты России. Естественно, об этой разгаданной нами тайне мы сообщили нашим союзникам. Тогда против этого было разработано контр-средство — буксируемый на длинном тросе буй, имитирующий работу винта быстроходного корабля.

Помнится, когда в Ленинграде проводилась спасательно-подъемная операция, в Ленинграде спешно подготовили помещение для госпитализации подводников, подобрали медперсонал, владеющий немецким языком, выделили продовольствие и медикаменты. И что поразительно: это происходило всё в городе, который перенёс страшные лишения блокады. Тогда в Койвисте, поближе к месту гибели подлодки, на тот случай, если кого-то всё же удастся извлечь, развернулся медицинский пункт. И не наша вина в том, что немецко-финские береговые батареи били по каждому кораблю и шлюпке в районе гибели известной субмарины. А всё дело в том, что немцы предпринимали отчаянные попытки для того, чтобы тайны «В-250» и «Цаункенига» не были нами раскрыты. Поэтому было отдано распоряжение ещё и бомбить этот район с воздуха. Кроме того, предполагалось, что ихняя флотилия торпедных катеров прорвётся и забросает свою же субмарину глубинными бомбами.

Между прочим, я видел, как наши-солдаты солдаты вели четырёх матросов и боцмана с «V-250”. Сначала они запрещали приближаться людям к ним ближе чем на пять метров. Они отгоняли всех посторонних от них. Но потом отворачивались, видя, как сердобольная пожилая женщина или же мальчуган-пострел протягивали им, солдатам в чёрной военной форме, кусочек хлеба, сухарик или картофелину, луковку... Потом, вспоминая этот эпизод, я сам себя спрашивал: неужели так можно было относиться к врагам? И сам же на него отвечал: «Это не враги, это - пленные! А,стало быть, поверженные, побеждённые!» Потом этих пленных можно было видеть в сопровождении наших солдат на разборке разрушенных зданий Кронштадта. Но это происходило ещё зимой 1945 года. А ближе к весне они находились уже на восстановительных и погрузочно-разгрузочных работах на причалах.